|
За державу обидно. Бывшему бойцу Красной армии Георгию Кирееву обидно за то, что победители в той войне сегодня живут хуже побеждённых. 65 лет назад они без сожаления уничтожали друг друга. Накануне 9 мая Фокус пообщался с бывшими солдатами Красной армии, вермахта и Украинской повстанческой армии.
Когда четырёхлетняя берлинка Фрида Островски (так по правилам немецкой орфографии звучит славянская фамилия её отца) спросит, почему на войне погибли три её прадеда, у родителей – украинца Дмитрия и немки Биргит – ответ готов. Допустим, такой: «Они боролись каждый за свою правду». Устроит ли он Фриду, сказать трудно, но в любом случае, изучая семейную генеалогию, она узнает немало почти фантастических историй. Например, о единственном уцелевшем прадеде, который воевал на Восточном фронте, попал в окружение и, пробиваясь на родину в Германию, спасся только благодаря знанию русского языка. Где и как он обучился – загадка. Или о том, как её прадеды по отцовской линии погибли под Сталинградом, воюя друг с другом: один был советским артиллеристом, другой – офицером Люфтваффе.
Родители Фриды об этих историях узнали поздно. Дмитрий после школы – родство с немецким лётчиком могло создать проблемы. Не было принято говорить о войне и в семье Биргит. Многие подробности она узнала недавно: об атмосфере страха в оккупированной Германии, о наступлении Красной армии, которое сопровождалось грабежами и насилием.
Несколько лет назад переехав в Германию, Дмитрий может сравнить жизнь ветеранов двух стран. Сегодня общее прошлое скорее объединяет их, чем разделяет. Это проявляется и в бережливом отношении к еде, и в недоверии к учебникам истории – правду всё равно не напишут, и в неприятии личной ответственности – война есть война, и она многое списывает.
На вопрос, когда Вторая мировая война стала историей, отвечают по-разному. Одни считают, в день подписания капитуляции. Для других это случится не раньше, чем умрёт последний её участник. Третьи уверены, для этого у наследников победителей и побеждённых должны родиться общие дети. Если это так, счёты с войной покончены. По крайней мере в семье Фриды Островски, где не хватает разве что родственников-воинов УПА.
«Я бы немцу руку пожал!»
– Совет ветеранов Голосеевского района слушает! – громко и отчётливо говорит 86-летний киевлянин Георгий Киреев в трубку допотопного телефона. – Нет, инвалиды не к нам, к нам только ветераны.
Из-за ранений минёр Киреев плохо двигает рукой, но ставить автографы на сборниках своих стихов это ему не мешает. Несколько лет назад похоронил жену. Могила есть и у него самого – на плите под Сталинградом значится его имя. Кто-то из сослуживцев подумал, что он погиб, и родителям ушла похоронка На плите под Сталинградом значится его имя. Кто-то из сослуживцев подумал, что он погиб, и родителям ушла похоронка .
Недавно Киреев впервые после войны встретил тех, против кого воевал. «Ветераны вермахта приезжали – я пожал им руки. Среди военных и мерзавцы, конечно, были. Но в большинстве – такие же простые парни, как мы». К воинам Украинской повстанческой армии отношение у ветерана, мягко говоря, прохладное, и встречаться с ними он не хочет.
Послевоенную Германию Киреев не видел. Зато там побывал его внук – деду в подарок привёз летний плащ. Киреев немецкий сувенир носит до сих пор. Признаётся, что чувствует обиду, сравнивая, как живётся победителям и побеждённым. «Моя пенсия – полторы тысячи гривен. И 190 надбавки – за четыре медали. А в Германии у каждого коттедж, машина. И даже кухарка, если потребуется».
Вину за преступления нацистов Киреев возлагает на первых лиц Германии, а вот преступления с другой, советской, стороны более абстрактно – «на режим». В 37-м на его отца писали доносы, семья ждала чёрный воронок каждый вечер, но обошлось. О том, что на войне бывало стыдно за своих, говорит откровенно. Вспоминает мародёров, вагонами вывозивших из послевоенного Берлина часы, швейные машинки и драгоценности. Вспоминая один эпизод, ему и сейчас не по себе. «Мы готовились к наступлению, два парня руки себе прострелили, чтобы остаться. Так их отвели в сторону и расстреляли. Я тогда не придал этому значения. А сейчас вспоминаю и стыдно – этих людей семьи ждали, а их расстреляли».
65 лет назад День Победы он встретил, сидя на заборе в центре Киева. Проходящая женщина на радостях отдала ему бутылку вина. «Я выпил с другом и порадовался. А о том, какой будет жизнь, не думал. Был уверен, что до следующего столетия не доживу».
Сейчас у него дочь и 19-летний внук. О войне внук знает много, но больше интересуется девушками. Дед не злится – сам таким был, когда слушал рассказы отца о гражданской войне.
Как на войне
Дело прошлое. Ветеран вермахта Диттрих Берлаух ни о чём не жалеет, хотя давно примирился с теми, против кого воевал 65 лет назадНемцу Диттриху Берлауху почти 90. «Во время войны меня дважды объявляли убитым. Один раз, когда на мине подорвался корабль, с которого я сошёл на берег накануне вечером. Во второй раз в 44-м, когда после боя с англичанами Красный Крест подобрал мою шинель и военное удостоверение. Я тогда был в плену, а моим родителям пришло извещение: «Труп не найден», – вспоминает он.
Два года назад у Диттриха умерла жена, теперь он живёт один. У него деревянный дом в престижном районе Берлина – Целендорф. Жить среди зелени, озёр и красивых вилл в центре города может себе позволить только элита. На такую жизнь г-ну Берлауху хватает пенсии. Прибавок от государства бывший солдат не получает, льготами не пользуется. «Я знаю, что многим пенсионерам приходится туго. Не только в России или Украине, но и у нас. Да, мы проиграли, но теперь я вижу, что стоял на счастливой стороне».
17-летним юношей Диттрих попал на фронт. Служил моряком, потом выучился на подводника. В 44-м году его подлодка утонула, и матросы на суше отбивались от наступающих британцев. Война для Диттриха закончилась лагерем для военнопленных в Великобритании, где он провёл два года. «Благодарю судьбу, что не попал к русским. Конечно, нас тоже били, пинали ногами, но в общем относились нормально, по-человечески Благодарю судьбу, что не попал к русским. Конечно, нас тоже били, пинали ногами, но в общем относились нормально, по-человечески ».
Когда Дитрих вернулся в Германию, от его прежней жизни не осталось и следа. Дом в Померании, где он родился и вырос, находился уже на территории Польши. Родители стали беженцами. Старший брат погиб под Сталинградом. «Вы спрашиваете, как я представлял себе жизнь после войны? Я тогда не мог представить даже завтрашний день».
После войны он и его друзья не раз приглашали советских офицеров. Те приезжали делегациями – военные в сопровождении жён. Вместе ходили на концерты, потом пили вино. «Советские военные были дружелюбны. Но мы никогда не говорили о войне». Позже Диттрих с семьёй был в Союзе. Не для того, чтобы посмотреть, как живут победители. Обычная экскурсия.
Говорить о войне он не любит и сейчас: «Молодых не интересуют эти рассказы. Разве можно передать чувство голода, страх бомбардировок?» В семье Диттриха тему войны и сейчас обходят стороной. Хотя было время, когда дочери спрашивали: «Скольких ты убил?», «Сделал ли на войне то, о чём теперь жалеешь?»
Ответы на эти вопросы Дитрих искал не один десяток лет. И пришёл к выводу: ни о чём из того, что совершил во время войны, не жалеет. «Конечно, ты целишься в людей. Конечно, убиваешь. Скольких убил я, не знаю. Либо ты, либо тебя. И срабатывает рефлекс – выжить. Да, сейчас я понимаю, в какую яму вёл нас Гитлер. Задним умом мы все крепки».
Непризнанная сторона
Служивший в УПА Олесь Гуменюк любит петь повстанческие песни и всегда говорил своему сыну: «Бандиты так петь не могут»«Здесь ветеранов УПА нет – вы ошиблись номером! – чуть не положил трубку глава львовского братства ОУН-УПА. – А если нужен участник национально-освободительной борьбы, вы по адресу – это я, Олесь Гуменюк». 85-летний мужчина водит машину, посещает митинги и охотно даёт интервью. Говорить, правда, с ним сложно – быстро устаёт и заметно волнуется, вспоминая о давних событиях. Всё, что не в силах досказать сам Гуменюк, озвучивает его сын Пётр.
«Партизан кто такой – знаете? Лес – наш дом, а ночь – наша мама. Когда закончилась война, мы сидели в лесу, но, услышав об этом известии, на радостях начали стрелять вверх. Тогда мы не знали, что уже через месяц на нас, националистов, в Союзе бросят все силы. И провокаторов подсылали в сёла, чтобы злодействовали под нашими флагами, и фронтовиков натравливали». Гуменюк не вдаётся в подробности войны против УПА, определяя всё это термином «красная метла». «Красноармейцы не всегда хотели воевать со своими. Бывало, идёт солдат, видит ботинки партизана за кустом и говорит: сапоги спрячь – я в тебя стрелять не хочу, а ты в меня не стреляй».
В ответ на призывы политиков к примирению он смеётся. «Мы давно пожали руки фронтовикам. Но никогда не пожмём энкаведистам, воевавшим с нами ». На вопрос о победителях и проигравших отвечает не задумываясь: «Сталин ту войну проиграл. Где сейчас его красные флаги? А Украина существует».
На немцев Олесь Гуменюк не обижается: «Я их уважаю – они свою вину осознали». Сожалеет разве что о том, что на Нюрнбергском процессе судили только нацистских преступников, а о «начальниках сталинских» забыли. На вопрос, может ли вспомнить эпизоды из боевой молодости, за которые сейчас стыдно, непреклонен: «Ни капли мне не стыдно!». Пан Олесь начинает нервничать и передаёт трубку сыну – Пётр вынужден заканчивать разговор за отца. Вспоминает родственника-красноармейца, бравшего Берлин, который описывал мародёрство советских солдат в Германии. «Ошибки были с каждой стороны», – миролюбиво заключает он.
Покойная супруга пана Олеся тоже состояла в ОУН. Олесь Гуменюк признаётся, что, попав на войну в 18 лет, был романтиком и вряд ли мог влюбиться в немку или девушку из Красной армии. «Думаю, идеология помешала бы. А вообще – как знать», – смеётся он.
Михаил Кригель, Евгения Даниленко и Наталка Фибриг, Фокус
|
